Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4 - Страница 73

– Мы должны помочь им влиться в коллектив и освоиться на новом месте! – убедительно вещала она, и ее поддержали.

Больше всего ее почему-то беспокоило, что может подумать новенький взрослый мальчик об их доме после столь недоброжелательной встречи со стороны детдомовских. Мальчик был очень умным. Уже после первых уроков в школе стало ясно, что подготовка у парня гораздо выше, чем у новых одноклассников. Он свободно изъяснялся на трех языках кроме русского, учась в девятом, свободно решал задачки за десятый класс. Он ей казался очень печальным и одиноким. Варя часто замечала его стоящим у окна в коридоре между башнями. Иногда он попадался на глаза в парке или у реки. И всегда он бродил в одиночестве, что-то читал или же записывал в мятой старой тетрадке.

Варе казалось, что она придумала, как помочь парню, сделать так, чтобы он почувствовал себя своим в «Красных зорях».

Варя разыскала Вадима все в том же отсеке башни. Сидя на подоконнике, он что-то писал в своей тетрадке, держа ее у себя на коленях.

Увидев девушку, захлопнул тетрадь и обдал ее холодом светлых глаз.

– Я не помешала?

– Ну а если помешала? – ответил он с вызовом и несколько высокомерно взглянул на нее. – Дальше – что?

– Я по поручению комсомольской ячейки, – не обращая внимания на явную грубость, продолжала она.

Парень слегка усмехнулся, повернулся так, что ноги его, прежде упирающиеся в откос окна, теперь свесились.

– Что понадобилось от меня достопочтенным комсомольцам?

Варя уже начинала жалеть о том, что притащилась сюда со своей помощью. Не нужна ему никакая помощь. Но теперь отступать уже было поздно.

– Это правда, что ты говоришь по-испански?

– Ну, допустим.

– Мы хотим поручить тебе составить письмо от имени «Красных зорь» детям-сиротам воюющей Испании. Выразить нашу солидарность. Они приехали в Советский Союз и живут в детских домах, как и мы.

Вадим пожал плечами:

– Я не знаю, что написать им.

– Разве ты не сочувствуешь детям Испании?

– Я сочувствую детям Испании, – с нажимом ответил он. – Но больше меня заботит мой собственный брат, с которым нас разлучили насильно! – Он смотрел Варе прямо в глаза. – Меня больше заботят мои письма к брату, которые я отправляю, но которых он не получает, как, впрочем, и я не получаю от него. Я знаю, что он пишет! Не может не писать, но я не получаю его писем. Может быть, ты знаешь почему?

Варя невольно отпрянула от него на полшага, потому что его взгляд буквально толкал ее.

– Не знаю.

– И не лезьте ко мне со своими поручениями! Я не комсомолец! Меня исключили. Тебе лучше держаться подальше от таких, как я. Ясно?

– Ясно. – Варя наморщила лоб. Она не обижалась. Не позволяла себе обижаться. Давно ли она сама вела себя не лучше, чем Вадим? Каждый способен оступиться, а потом – исправиться. – Ты, наверное, думаешь, что я не понимаю? – спросила она. – А я понимаю тебя. У меня тоже мама… арестована. И сначала…

Вадим взглянул на нее по-новому. С проблеском интереса.

– Сначала меня тоже исключили из пионеров, и я злилась. Но потом я… изменила линию поведения, и меня приняли в комсомол.

Вадим очень внимательно смотрел на нее и слушал. Варе начинало казаться, что она вот-вот достучится до него. Еще немного – и лед тронется.

– А мне не нужен никакой комсомол, – тихо, но твердо сказал он. – Все это туфта.

Варя машинально отпрянула. Ей в лицо будто водой плеснули – показалось, должен разразиться гром, такие чудовищные слова не могут остаться безнаказанными.

Но ничего не произошло – в темном коридоре они были одни. В это время суток здесь никого не бывало. Внизу звонили на ужин.

– Это лишь политические игры, для того чтобы управлять молодыми людьми, как марионетками.

– Что ты такое говоришь! – задохнулась Варя. Она изумленно смотрела на Вадима.

– Ну иди, донеси на меня, – усмехнулся он. – Я говорю то, что думаю. А ты решила – раз тебя приняли, то тебе всё забыли?

– Что – забыли? – не поняла Варя. – Я ничего плохого не делала!

– Это не важно. На тебе, как и на мне, – пятно, понимаешь? Куда бы ты ни пошла после школы, за тобой последует твое личное дело с клеймом «член семьи врага народа». Тебе нигде не будет покоя! Поняла?

Варя с ужасом смотрела на Вадима.

– Каждый твой поступок, каждое слово будут под прицелом.

– Но я не сделаю ничего такого…

– А твоя мать делала… такое? – Спросив, Вадим не ждал ответа. Он продолжал: – Мой отец – самый честный и порядочный человек. Никогда не поверю, что он изменник. Мама всем делала только добро. Они – лучшие. Я знал многих в нашем доме, кого арестовали, они все были замечательные люди.

– Ты жил в Москве?

– Из нашего окна Кремль было видно.

– О-о-о… Ты видел товарища Сталина? – ахнула Варя.

– Несколько раз.

– Какой он?

– Человек как человек. Обычный.

– Какой ты счастливый! – выдохнула Варя.

Вадим спрыгнул с подоконника.

– Дура ты, Коммунарова.

И ушел.

И никакого шефства над новенькими не получилось. Вадим оставался сам по себе, и Варя, издалека наблюдая за ним, сделала заключение, что его слова не расходятся с делом. Он действительно не проявляет интереса к общественной жизни и предпочитает сидеть где-нибудь с книжкой или гулять в одиночестве в окрестностях замка. Это казалось ей в корне неправильным поведением, и она считала необходимым поговорить с ним, переубедить, да все как-то не получалось. Она вечно была занята.

Разговор случился только летом, перед самым выпуском. В «Красных зорях» намечались спортивные состязания. Варя участвовала в женском троеборье – бег, плавание, метание гранаты.